Ken: Солженицын

Вчора заходив випити чаю Дружбинський, між іншим розповів випадок з шістдесятих.
Він тоді мешкав у Ялті. Влітку до санаторію письменників приїхав Солженіцин, який одержав шалену популярність після " одного дня Івана Денисовича ". Перший секретар кримського обкому вирішив влаштувати для обкомівських зустріч з Солженіциним, що його як їм здавалося толерував Хрущьов, нові віяння і т.ін.
Дружбинський на цю зустріч потрапив. Зал був повний, Солженіцин говорив млявувато, зачитував записки з залу. Остання записка була така: от ви у своєму оповіданні описуєте всіляки жахіття, але ж самому вам сиділося непогано, зрозуміло зона - не цукор, але ж і згущувати фарби не треба при створенні художніх образів…
Солженіцин нічого не сказав. Він зняв камізелю, потім, непоспішаючи, краватку, розстібнув верхні гудзики сорочки і стягнув її через голову. Потім так само стягнув майку. Потім повернувся спиною до глядачів і вони побачили на його спині колись вирізане ножем слово СУКА.
Потім він одягнувся і зустріч закінчилася.

Вчера заходил выпить чаю Дружбинский, между прочим рассказал случай из шестидесятых.
Он тогда жил в Ялте. Летом в санаторий писателей приехал Солженицын, который получил безумную популярность после "Одного дня Ивана Денисовича ". Первый секретарь крымского обкома решил устроить для обкомовских встречу с Солженицыным, потому что ему, как им казалось, симпатизировал(?) Хрущев, новые веяния и т.п.
Дружбинский на эту встречу попал. Зал был полон, Солженицын говорил вяло и тоскливо , зачитывал записки из зала. Последняя записка была такой: вот вы в своем рассказе описываете всякие ужасы, но вам-то самому сиделось неплохо, понятно зона - не сахар, но и сгущать краски не нужно при создании художественных образов…
Солженицын ничего не сказал. Он снял (ей-богу, сам не знаю чо он там снял, пиджак, наверное), потом, не спеша, галстук, расстегнул верхние пуговицы рубашки и снял ее через голову. Потом так же стянул майку. Потом повернулся спиной к зрителям и они увидели на его спине когда-то вырезанное ножом слово СУКА.
Потом он оделся и встреча закончилась.

Вот едет "столыпин", в нём умер человек. И что же конвой? Понятно, что: вышвыривает труп в окно! Этим не привыкать, они всегда так делают, каждый рейс - тысяча-другая трупов вдоль дороги валяется. Это ерунда, что на умершего есть личное дело. Это ерунда, что на месте назначения старшему конвоя зададут ряд вопросов. Люди интеллигентные прекрасно понимают, что всё это глупости, что конвой может убить столько, сколько захочет.

Но в пункте назначения товарищ оперуполномоченный задаст начальнику конвоя вопрос: а где гражданин Петров, личное дело которого есть, а самого Петрова почему-то нет? Умер? Да что вы говорите? И где труп? В форточку, говорите, на ходу вытолкали? Интересно вы поступили, товарищ начальник конвоя! - обрадуется оперуполномоченный. И, не скрывая радости, продолжит: а я вот считаю, что гражданин Петров ушёл в побег, а вы пытаетесь это скрыть - чтобы не сесть на соседние с ним нары. А побег он совершил, скорее всего, потому что ему помогли бежать вы и врач. Не мог же он сам убежать - остальные ведь на месте. Как вы ему помогли - бесплатно или за деньги - установит следствие. Заодно разберётся в том, были это лично ваши действия, или у вас всё подразделение такое умное и организовало сперва побега, а потом подлог по предварительному сговору. Статья ведь у Петрова "политическая", и вы все хором под неё пойдёте. А пока сдайте оружие, снимите ремень, головной убор, и добро пожаловать в КПЗ - до суда.

Граждане очень любят вещать "на эмоциях" - там сто миллионов убили, тут миллиард лично Сталин сожрал. Но если отбросить эмоции, быстро становится понятно - почему демократическая пресса так старательно замалчивает то, что было на самом деле. И почему так безудержно лжёт о том, чего не было.